В статье рассмотрены социокультурные аспекты модернизации 1960-90-х гг. в новых индустриальных странах (НИС) Восточной и Юго-Восточной Азии. Автор трактует эту модернизацию как разновидность консервативной модернизации, соединившей в себе традиции и современность, культуру и доктрины Восточной Азии с достижениями Запада и ценностями модерна. В статье затрагиваются и вопросы о роли конфуцианства в развитии этих стран, о совместимости конфуцианского морально-этического учения с «духом капитализма», о котором в своё время писал Макс Вебер. Почему конфуцианство в последней трети ХХ века вдруг оказалось созвучным капиталистическому развитию? По мнению автора, ответ на этот вопрос лежит в особенностях менеджериального капитализма и той особой роли, которую сыграло государство развития и его бюрократия в ускоренной модернизации восточноазиатских НИСов. Однако государство развития не смогло найти подходы к решению новых проблем, связанных с переходом к экономике, основанной на инновациях и знании. Конфуцианские традиции, которые способствовали заимствованию технологических достижений и развитию системы образования, нацеленной на подготовку квалифицированных исполнителей, оказались трудно совместимыми с задачей формирования критического мышления и творческих способностей учащихся, без чего переход к новой модели развития становится трудноосуществимым. В то же время либерализация экономики и изменение характера социальной дифференциации в НИСах размывают основы существования прежнего государства развития. Это вызывает усиление консервативных тенденций в политике и идеологии правящих кругов, а «азиатские ценности» используются не столько для оправдания дальнейшей модернизации, сколько для апологии таких тенденций. Делается вывод о том, что прогнозы о превращении Восточной Азии во главе с Китаем в центр мировой экономики, несмотря на высокие темпы роста, не осуществятся в ближайшие десятилетия, поскольку для такого превращения нужно преодолеть инерцию прошлого, укоренённую в духовных основаниях восточноазиатских обществ. Страны Восточной Азии скорее всего не смогут осуществить технологические прорывы, которые обеспечили бы им глобальную гегемонию, а Запад сохранит своё научно-технологическое лидерство и тем самым – доминирование в мире.

Рассмотрено понятие бедности в социально-экономическом, историческом и институциональном аспектам. Обсуждаются индивидуальные и общественные причины бедности и основные факторы, определяющие уровень бедности. Показано, что бедность является общественной проблемой, а ее уровень индикатором качества институтов и государственной политики. Оценка уровня бедности является не только экономико- статистической, но и политической проблемой. В частности, методика определения уровня бедности, основанная на оценке прожиточного уровня, обладает значительным потенциалом для манипуляций. На основании исследований ряда авторов показано, что важнейшим фактором имущественного расслоения является инфляция и высказана гипотеза о том, что нынешняя дифференциация доходов в России также объясняется во многом инфляцией в постсоветский период и крайне низкими темпами экономического роста. Обсуждается специфика бедности в России и делается вывод о том, что она слабо зависит от уровня образования и квалификации работников и в большей степени, чем в других странах, от места работы, отрасли, региона, размера населенных пунктов и т. п. Показано, что политика в отношении доходов отдельных категорий населения может приводить к росту неравенства как в региональном плане, так и между различными социальными группами. Кратко рассмотрены методы и инструменты преодоления бедности и показана ограниченность возможностей государственной политики, с одной стороны, и возможные негативные последствия политики выравнивания доходов – с другой. Одновременно автор солидарен с позицией, что более равномерное распределение доходов делает общество не только справедливее, но и эффективнее за счет более высокой региональной, социальной и профессиональной мобильности и большей эффективности работы рыночных институтов. В заключение обсуждается стратегия модернизации российской экономики вообще и достижения национальной цели по снижению уровня бедности вдвое.

Анализ статистических данных свидетельствует о том, что в реальности довольно часто при банкротстве организаций отмечаются признаки его преднамеренности. Однако субъекты привлекаются к ответственности за данное правонарушение в единичных случаях. По мнению большинства исследователей, во многом подобная ситуация обусловлена несовершенством методик выявления признаков преднамеренного банкротства организаций. В свою очередь, методические основы выявления признаков преднамеренного банкротства организаций, прогнозирования вероятности банкротства и преднамеренного банкротства организаций зависят от понимания сущности этих явлений.

Понятия банкротства и преднамеренного банкротства организаций закреплены в ряде законодательных документов. В экономическом аспекте понятие банкротства организации в российской научной и периодической литературе достаточно широко освещено. Понятие преднамеренного банкротства организации большинство исследователей в своих работах рассматривают в правовом аспекте. Об экономическом аспекте этого понятия говорится в очень немногочисленных работах, что свидетельствует о неразвитости научных исследований экономической стороны явления.

В статье выдвигается и доказывается гипотеза о том, что на основе семантического анализа и выделения семантического ядра определений понятий «банкротство организации», «преднамеренное банкротство организаций» возможно формулирование ключевых характеристик банкротства, преднамеренного банкротства организаций, раскрывающих сущность этих явлений.

По результатам семантического анализа и выделения семантического ядра определения понятия «преднамеренное банкротство организации» в статье предлагается определение этого понятия с позиции субъектов спроса информации на рынке.

Свободное время – важный экономический ресурс жителя крупного города. Его наличие и рациональное использование обусловлено характеристиками и условиями конкретной городской среды. Проблематика времени поднимается в данной работе в связи с вопросами качества и уровня жизни современного горожанина и перспективными векторами развития сферы потребительских услуг. В статье приводятся результаты проведенного авторами анкетирования – исследования социально-экономических аспектов ситуации дефицита личного времени. Установлено, что респонденты со средним и высоким уровнем доходов, являясь людьми с высокой степенью профессиональной занятости, вынуждены систематически прибегать к платными сервисным услугам в целях достижения требуемого ими уровня комфорта и высвобождения личного времени для отдыха и реализации увлечений. Решающим фактором выбора необходимых услуг для других категорий опрошенных выступает доступная цена. Полученные данные позволили определить и обосновать фактический уровень спроса на сервисные услуги в настоящее время, определить приоритетный для делегирования профессионалам перечень домашних занятий.

Результаты проведенного опроса потребителей рынка услуг г. Новосибирска позволили выявить устойчивый интерес респондентов к занятию предпринимательской деятельностью. Анализ ответов респондентов о ее перспективных видах позволил установить наиболее востребованные сегменты городской сферы услуг: приготовление пищи, ориентированное на соблюдение здорового питания, мелкое благоустройство жилья и косметический ремонт. Ценность потребительских услуг заключается в возможности формирования и поддержания приемлемого стабильного уровня комфорта проживания, который в условиях городской агломерации не может носить случайный характер.

Малое предпринимательство позволяет эффективно и рационально совместить работу и достижение большей части личных целей горожанина, т.е. решить проблему нехватки ресурса свободного времени за счет его компрессии и многоцелевого использования. Развитие сектора потребительских услуг на территории крупного города –приоритетная стратегическая задача, в решении которой предпринимателям, инициирующим или развивающим свой бизнес в сфере услуг, необходимы стимулы в виде различных форм поддержки.

Авторы статьи поставили перед собой задачу выявить, в какой мере идеология евразийства повлияла на научные исследования Г.В. Вернадского. В 1920–30 гг. Вернадский выступил как историк, пытающийся научно обосновать евразийский взгляд на русскую историю и как новатор, создающий новую композицию исторического нарратива, новую манеру исторического письма. Две его работы: «Начертание русской истории» (1927) и «Опыт истории Евразии с половины VI века до настоящего времени» (1934) имели очевидной целью порвать с отечественной традицией историописания и выработать новую концепцию русской истории в духе евразийства. Но обе эти попытки оказались неудачными. Обоснован тезис о том, что, выдвинув в «Начертаниях» в основу периодизации русской истории (которую он рассматривал как составную часть евразийской истории) «борьбу леса и степи» и задав тем самым четкие критерии отбора исторического материала по степени важности, Вернадский весь громадный исторический материал, характеризующий политическое, социально-культурное и историческое развитие России, сдвинул на периферию исторического повествования. Показано, что наиболее удачным и новаторским оказался раздел, посвященный монгольскому периоду русской истории. Здесь Вернадский использовал прием сдвига фокуса нарратива, что позволило ему осветить исторические события с двух точек зрения: так, как они виделись из центра монгольской империи и так, как они воспринимались из русской периферии. За счет этого создавалось «голографическое», объемное видение исторических событий, что позволяло углубить их понимание. В работе «Опыт истории Евразии…» Вернадский предпринял попытку представить историю внутренней (российской) Евразии как историю самодостаточного субъекта исторического развития. Обосновано, что и это ему не удалось. Повествование оказалось разодрано на отдельные сюжеты, лишенные внутренней целостности. Вместе с тем, в работе «Монголы и Русь» (1953) он довел до совершенства изобретенный им «голографический» способ построения исторического нарратива. Делается вывод, что структура и содержание работ Вернадского свидетельствуют о том, что он высвободился из пут евразийской идеологии и вернулся к историографической традиции Н.М. Карамзина.

Статья посвящена анализу причин насилия, связанного с высоким риском для собственной жизни, распространенного среди иррегулярных войск – (этно)социальных групп, обладающих силовыми ресурсами (элиты или претендующие на элитный статус сообщества). Исследуются условия предпочтения одной из двух стратегий в отношениях иррегулярных войск с государственной властью – бунтарства или лояльности. Исследование проводится на материале сопоставления контрастных случаев – казачества Дона и Украины («Дикого поля»), а также сибирских казаков, в частности, служилого населения бассейна р. Амур, в XVII в. Рассматривается их взаимодействие с администрацией государств, либо граничащих с данными регионами, либо претендующих на контроль над ними (Россия, Речь Посполитая, Крым, Османская империя, Цинский Китай). Если казачество Юго-Восточной Европы выступало инициатором широкомасштабных восстаний, то сибирские казаки демонстрировали, по-преимуществу, лояльность, проявляя самоотверженность и героизм в отстаивании государственных интересов. В качестве основного метода используется макроисторический подход, предполагающий синтез различных теорий и уровней анализа для объяснения исторических феноменов. Выявлено, что высокий уровень насилия, связанного со значительным риском для собственной жизни, среди иррегулярных войск обусловлен сочетанием геополитических, институциональных, демографических факторов. Во-первых, конкуренция нескольких государств за спорные территории при недостатке ресурсов для установления долговременного контроля над ними обуславливает существование «фронтира» – районов с дефицитом государственных институтов и монополии на насилие. Эти регионы с неопределенными границами становятся местом концентрации «горючего материала»: индивидов, располагающих средствами насилия и навыками их применения. Во-вторых, превращение жалования в основной источник получения дохода иррегулярных войск и высокая конкуренция на геополитических рынках побуждает представителей данных социальных групп демонстрировать свои боевые навыки, мужество, стойкость, готовности пойти на риск как форму ведения переговоров с потенциальным «работодателем» (как правило, администрацией государств). Стратегия бунтарства использовалась в тех случаях, когда иррегулярные войска заключали коалиции с иными социальными группами; стратегия лояльности доминировала в тех случаях, когда возможности заключения подобных коалиций отсутствовали.

В статье рассмотрены биографии трех женщин-программистов: О.П. Крамер, М.М. Бежановой и И.Б. Вирбицкайте, представителей трех последовательных поколений профессии. Всех трех характеризует твердый характер, целеустремленность и настойчивость в постановке и достижении целей научного и карьерного роста, демонстрируют высокую компетентность и умение выстраивать стратегию поведения в различных социально-политических и экономических условиях. Помимо проведения дескриптивных биографических реконструкций, это небольшое исследование с применением микроаналитической стратегии позволило выявить характер и влияние общих и ситуационных гендерных установок на картину мира и качество жизни женщин-ученых. Общие гендерные установки связаны с приверженностью патриархатной или феминистской картинам мира. Ситуационные установки реализуются в проблемных ситуациях (профессиональная, деловая самореализация, склонность к «двойной морали» и т.д.). Институционально все три женщины – сотрудницы учреждений АН СССР/РАН, математики и вычислители по образованию, программисты по специализации.

В статье рассматривается связь потребности в приватности с развитием индивидуалистического начала. Право на приватность как автономность собственной личности впервые возникло в западноевропейской культуре, базирующейся на идее индивидуализма. Приватность защищает индивида от нежелательного вмешательства общества и государства. Реализация права на приватность зависит от норм и обычаев общества. Процесс индивидуализации происходил в результате перехода от традиционного общества к обществу модерна, предоставившему человеку как право, так и обязанность принимать решения относительно собственной жизни. Индивид получил шанс стать творцом собственной судьбы, которая ранее была социально предопределена.

Для развития приватности и индивидуализма требуется соответствующий социокультурный фундамент, который возник в ходе эволюционного процесса, берущего начало в Высоком Средневековье и ускорившегося при переходе к Новому времени. На развитие внутреннего мира как основания субъектности особенно повлияли католическая исповедь, побуждавшая к анализу собственных душевных побуждений, и учение протестантизма с его идеей личной ответственности.

Свое отражение рост индивидуальности сознания находит в искусстве портрета и автопортрета, изображающего человеческое лицо в его неповторимости. Усиление интереса к своему «я», к собственной эмоциональной жизни выражается в интроспекции, анализе собственных чувств и побуждений, о чём свидетельствует рост числа автобиографических источников. Растущая грамотность населения привела к популярности литературно-философских обществ, дискуссии которых создали платформу для буржуазной публичности. Индустриализация, повлекшая за собой разделение мест работы и отдыха, послужила возникновению дома как закрытого приватного пространства и нуклеарной семьи как одной из важнейших ценностей буржуазного общества. Индивидуализация принесла для человека как новые шансы в виде права на самоопределение и самостоятельное развитие, так и определенные риски и противоречия, такие как страх одиночества, ощущение выброшенности в мир, а также необходимость делать самостоятельный выбор и единолично нести ответственность за его последствия.

Статья посвящена депортации и пребыванию в Западной Сибири ссыльнопоселенцев из Прибалтийских республик. Высылка производилась летом 1941 г., что сделало ссыльнопоселенцев вторым, после польского, крупным этническим спецконтингентом периода Второй мировой войны. Депортационная операция позиционировалась советским руководством как «очистка» вновь присоединённых территорий от антисоветского, уголовного и социально-опасного элемента, т.е. как проводившаяся по социальному, а не этническому принципу. Возможно, этот «двойственный» подход предопределил особенность операции и её отличие от предыдущей. В частности, ввиду «повышенной социальной опасности» контингента, для него, вплоть до 1952 г., предусматривался наиболее жёсткий ссыльнопоселенческий режим. Анализируются основные документы, регламентировавшие процесс принудительного переселения, статус, режим, снабжение, трудоустройство ссыльнопоселенцев и другие аспекты их пребывания в Сибири. Сделан вывод о том, что депортации из Прибалтики и Молдавской ССР не планировались заранее. Решение об их проведении возникло в некоторой степени спонтанно, после докладной записки наркома госбезопасности Литовской ССР П.А. Гладкова (напомним, что постановление о высылке из республик Прибалтики и Молдавии до сих пор не найдено и, весьма вероятно, не существовало вовсе). Поэтому регулирование положения данной категории ссыльных не было достаточно отработано. В связи с этим органы на местах в Сибири не всегда понимали, что именно им следует делать, и часто попросту снимали с себя всякую ответственность по вопросам, связанным с положением ссыльнопоселенцев на спецпоселении.

Отдельной частью статьи является анализ весьма оригинального источника – прекращённых архивно-следственных дел (АСД), заводившихся на спецпереселенцев в случае их уголовного преследования. В качестве примера подробно рассматривается дело № 19707, где описывается частный случай из жизни ссыльнопоселенцев Алтайского края, организовавших «нелегальный» литературный кружок и издававших рукописный журнал «Тоска о Родине».

В статье рассматривается специфика медицинской культуры как части общей культуры общества и профессиональной культуры. Определяется сущность социального процесса медикализации. Высказывается идея о том, что медицина в античный период (рассмотренный через практики Древней Греции), медикализируя культуру в целом, может быть рассмотрена в качестве историко-культурной предпосылки, заложившей основания для трансфессионализма современного врача. В настоящее время медицинская отрасль действительно становится пространством трансфессии, когда профессионалу в этой сфере оказываются необходимы, знания менеджера, педагога, социального работника, философа, знания по обслуживанию компьютерной и другой информационной техники и пр. В центре трансфессиональной деятельности – фокусировка врача на личности пациента, а не только на болезни и ее симптоматике. Врач для больного – это компетентный проводник, а не хранитель уникальных, недоступных знаний. Трансфессиональные трансформации позволяют сделать вывод о том, что в современном медикализированном мире остаются сильны базовые принципы врачевания, зародившиеся еще на заре становления медицины в Древней Греции, когда изначально были заложены трансфессиональные установки. Резонанс древнегреческой медицинской культуры сказывается как пролонгация медицинского трансфессионализма сегодня.

Сегодня широко обсуждаются экономические, социальные, культурные, психологические, этические, экзистенциальные проблемы лечебного процесса. Общество осознало, что решение всего комплекса проблем медицины посредством одних только научно-технологических достижений невозможно. Возникли вопросы: «Какими должны быть оказание медицинской помощи и уход за больными?», «Почему клиническая практика обеспечивает «высокотехнологичный» уход за пациентом и не может обеспечить «человечный», в котором так нуждаются больные?», «Как больному противостоять таким негативным составляющим переживания болезни, как обьективизация и технологизация, находясь в контакте с медицинским дискурсом?».

В русском Православии накоплен богатый и своеобразный опыт ухода за больными. Его изучение и использование на практике оправданно находится в фокусе внимания многих иностранных специалистов. К сожалению, в нашей стране данная проблематика среди исследователей остается недооцененной, а ее специфика в современных больницах – забытой.

В современной гуманистической модели медицины лечебный процесс рассматривается как научно обоснованный и индивидуализирующий уход за больными, включающий чувственно-эмоциональную и нравственно-экзистенциальную сферу интерсубьективных взаимоотношений больного и медицинских специалистов. Речь идет не только об «излечении» пациента на биологическом уровне, но и о внутреннем «исцелении» каждого больного, избавлении от страданий, исходя из уникальности его ситуации. Идеал гуманистической модели отражает установка: «медицина должна лечить больного, а не болезнь». При этом интерпретация данной установки существенно различается в рамках западной и восточной христианских культур, в данном случае русского Православия.

Индивидуализация ухода в русской православной традиции проявляется не в признании больного в качестве суверенной индивидуальности, как это происходит в западных христианских культурах, но в духовном единении страдающего и ухаживающего, определяющем гармоничное взаимоотношение человека как части со Всецелым. Духовное единство страдающего и ухаживающего, разворачивающееся как взаимная любовь, формирует потенциал для совместного и соборного преодоления страданий через духовное совершенствование. Православные «технологии» духовного исцеления больных отличаются отсутствием рационализации, унификации, а в итоге и коммерциализации.

Антиутопия, являющаяся одним из популярных жанров современной культуры, в кинематографе нашла новые возможности для своего развития. Изучением киноантиутопий занимаются многие исследователи, но антиутопия как жанр анимации является практически неизученной. Целью статьи является рассмотрение появления и развития жанра анимационной антиутопии. Предлагается периодизация истории анимационных антиутопий: от первых опытов аниматоров через активное освоение анимацией жанра антиутопии – к взлету популярности анимационных антиутопий. Развитие антиутопий в анимационном кинематографе автор связывает с мировыми событиями и развитием компьютерных и анимационных технологий, появлением скоростного Интернета. Систематизируются основные анимационные принципы и образные средства анимации, на основе которых сделан анализ первых анимационных антиутопий 1940–1960-х годов: «Мистер Уолк», «Скотный двор», «Кибернетическая бабушка», «Акционеры», «Русалка».

В статье обращается внимание на то, что анализируемые анимационные фильмы сочетают в себе сразу несколько видов антиутопий: (социально-политическую, научно-фантастическую и социокультурную, и отражают соответствующие им антиутопические черты. Среди анимационных антиутопий 1940-1960-х годов по технике создания анимации выделены рисованные анимационные фильмы и кукольная анимация. Автор считает, что использование анимационных принципов позволило режиссерам создать «живых» персонажей, характеры которых раскрываются под воздействием антиутопических обстоятельств. Анимационные образные средства, по мнению автора, позволили передать сложное внутреннее состояние и особенности характера персонажей и антиутопические черты произведений. Сделан вывод о том, что применение основных принципов анимации, анимационных образных средств и принципов сложности и неопределенности способствует повышению интереса как к событиям, происходящим в проанализированных анимационных антиутопиях, так и к жанру анимационной антиутопии в целом.